Шенгенская история - Страница 119

119

Ингрида рассмеялась, сделала шаг назад.

– Если ты его не снимешь, его сорвет со стены Ахмед и выбросит в мусор! – сказала она.

Клаудиюс молча вышел из трапезной и тут же вернулся, держа в руках портрет человека в белом парике, тот самый портрет, который уже висел в этой комнате на месте снятого и увезенного портрета господина Кравеца.

– Смотри! – он хитро улыбнулся Ингриде.

Подошел к стене и аккуратно навесил на крюк картину, которую для себя именовал «портретом судьи». Вернувшаяся на свое прежнее место картина полностью скрыла под собой фотографию Ингриды и Клаудиюса на фоне особняка.

– Когда-нибудь наш портрет обнаружат и подумают, что мы тоже были хозяевами усадьбы! – весело и с гордостью произнес Клаудиюс.

– Ты знаешь, который час? – прошептала она ему в ухо.

– Который?

– Четверть одиннадцатого.

Клаудиюс вздрогнул, вспомнив о скайпе.

– Не бойся! Мы им все равно не нужны. Зато ты мне пока что нужен. Не могу понять для чего, но нужен! Без тебя мой мир какой-то серый… Пошли!

– Куда? – не понял Клаудиюс.

– Ко мне, в спальню! – прошептала она. – Так и быть, впущу тебя разок!

Глава 71. Париж

Ни Андрюсу, ни Барборе еще никогда в жизни не приходилось ночевать в книжном магазине. И не только ночевать, но и завтракать. Они сидели втроем на черном кожаном диване перед квадратным журнальным столиком, освобожденном от нескольких десятков фотоальбомов, посвященных красотам России. Сидели втроем с хозяином магазина Франсуа – моложавым короткостриженым французом-русофилом, свободно говорившим по-русски и наверняка именно из-за любви к русской культуре тянувшем на себе все тяготы этого рискованного бизнеса – торговать в центре Парижа возле площади Бастилии русскоязычными книгами и их французскими переводами.

– Берите еще, – Франсуа указал взглядом на тарелку с дюжиной круассанов.

Барбора откинулась на мягкую спинку дивана, на котором и провела эту ночь. Эту ночь ей уже хотелось забыть. Но всё, включая кофе с круассанами на завтрак, и нывшая спина, не привыкшая ко сну на нераскладывающемся вздутом диване, всё это не давало ей отвлечься. Отвлечься и от ночи, и от предшествовавшего этой ночи вечера, за которым, на самом деле, могла бы последовать и ночь пострашнее.

Барбора попробовала улыбнуться, но ничего не получилось. Она опять выровняла спину, протянула руку за третьим круассаном. Посмотрела на Франсуа. Хотелось сказать ему что-нибудь приятное, не просто сухое «спасибо». Но чтобы вменяемо говорить, Барборе не хватало душевного спокойствия. А когда оно вернется, можно было только гадать! Андрюс, спавший на полу, подстелив себе полученное от Франсуа одеяло и им же накрывшись, выглядел куда бодрее. И болтал теперь бойко с хозяином книжного магазина. Барбору мутило, она не хотела слушать их разговор и это ей удавалось, но не из-за особого таланта не замечать происходящее рядом, а по причине головной боли. Эта боль то усиливалась, вызывая в ушах неприятный глухой звон, то пряталась на несколько минут, чтобы снова вернуться.

Она снова попробовала отвлечься воспоминаниями о вчерашнем вечере. Закрыла глаза. Увидела, как они с Андрюсом прошлись до уже закрытых ворот парка Бут Шомон, оттуда вернулись на рю де Бельвиль, остановились у дверей дома, в котором живет сенбернар со своими молодыми и очень занятыми хозяевами. А уже потом, около полуночи вернулись к своему дому и, убедившись в том, что за синей дверью их парадного никто не следит, вошли. А потом молча с похоронным настроением собирали вещи в рюкзак и сумку. И когда Андрюс уже стоял на пороге, готовясь выйти, она запсиховала. Стала писать письмо хозяйке квартиры. «Пошли! Зачем тебе это письмо? – Андрюс подошел и завис над душой, пытаясь прочитать ее аккуратный почерк. – Посмотри, ты же ей, француженке, пишешь на литовском? Кто ей переведет! Зачем ты извиняешься???» «Я не могу по-другому!» – ответила она ему и продолжила писать. И написала, что чувствует себя страшно виноватой, что может оставить только сто евро. Написала, что когда-нибудь вернет остальное и попросила не судить их строго! Просто обстоятельства оказались сильнее честности и морали.

И потом, наверное, после полуночи, они шли пешком вниз. В том же похоронном настроении. Молча. Шли по рю де Бельвиль, а потом по Фобур де Тампль до площади Републик. И там как-то ноги сами повели их уже знакомым маршрутом в сторону Бастилии. И не дойдя до площади несколько кварталов, они остановились возле уже виденного ими раньше магазина русской книги «Глоб». И тут пошел дождь, несильный. Закапали сверху вниз небесные слезы. И они с Андрюсом спрятались в телефонной будке напротив книжного. В этой будке уже кто-то раньше прятался. Может, даже ночевал! Наверное, такой же несчастный и неприкаянный, как они. Ведь на полу лежал скрученный спальный мешок, и запах от него шел неприятный. Андрюс сбросил с плеч рюкзак и впихнул его горизонтально под телефонный аппарат и поверх дурно пахнущего спальника. Барбора утомленно уселась, а Андрюс остался стоять с сумкой в руке. На полу кабинки уже не оставалось свободного места.

Барбора вспомнила, как ее стало клонить в сон, и только запах от чужого спальника удерживал ее в полубодром состоянии. И чтобы отвлечься от запаха, она смотрела через мокрое стекло кабинки на большой самовар в витрине книжного магазина. Смотрела и вдруг заметила в магазине какое-то движение. Кто-то, несмотря на поздний час, ходил по магазину. И тогда она попросила Андрюса пойти и постучать в двери. Самое удивительное, что тот, кто был внутри, открыл ему двери и принял их обоих, удивленный и немного озадаченный.

119