Ласло приехал из села. Пожаловался только на то, что по-венгерски кроме как с Тиберием не с кем говорить.
– Может, вы плохо искали? – спросил Клаудиюс. – Тут наверняка много других венгров.
Тиберий отрицательно мотнул головой.
– Венгры обычно за границу не уезжают, – сказал он. – Они остаются в стране и пьют. А потом вешаются от депрессии! У нас первое место в мире по самоубийствам!
– Нет, первое место у Литвы! – не согласился Клаудиюс. – У нас точно первое место! У нас об этом постоянно в газетах пишут.
Ласло и Тиберий посмотрели на Клаудиюса с недоверием.
– Каждая лягушка свое болото хвалит, – произнес после минутного молчания Тиберий.
– А почему в Венгрии столько самоубийств? – спросил Клаудиюс, допив пиво.
– Люди знают, что раньше, когда мы были империей, жилось лучше. А теперь кризис. Дома в Будапеште все серые, у города нет денег на ремонт, на краску. Да и вообще, нахрен нам эта Европа сдалась?! Можно было бы и так сюда гастарбайтерами ездить.
– Нет, то, что мы в Европе, – хорошо, – вступил в разговор Ласло. – В конце концов Европу надо кормить, а у нас кроме сельского хозяйства в стране ничего не осталось. А самоубийства, я думаю, еще из-за того, что нас никто из соседних народов не понимает. Все из-за языка! Никто из иностранцев венгерский не учит, а это значит, что нам приходится учить чужие языки, чтобы нас понимали. А языки нам не очень даются. Разве что немецкий…
– Да, английский у вас не того, – согласился Клаудиюс. – Еще по пиву?
Ребята согласились.
Рыжий бородатый бармен налил еще три пинты. Клаудиюс поставил их на стол, и разговор продолжился.
– Язык у нас не европейский, конечно, – вздохнул Ласло. – Если б его как-то упростить…
– А как будет по-венгерски «дурак»? – спросил Клаудиюс.
– Bolond.
– А «мудак»?
– Faszfej. А как будет по-литовски «Я тебя люблю?» – спросил Ласло.
– Aš tave myliu. А как будет по-венгерски «Пошел на хер!»?
– Menj a picsába!
– Да-а, – многозначительно протянул Клаудиюс, и его рука сама потянулась за пивом. – Надо будет запомнить!
– Хорошее пиво, у нас такого не делают, – поменял тему Ласло. – Англичане все-таки много чего придумали!
– Да, – поддакнул Тиберий. – Только я еще ни разу тут с англичанином не разговаривал, не встречался! Одни румыны, поляки, болгары, литовцы, – при последнем слове он посмотрел на Клаудиюса и сменил серьезное выражение лица на улыбку.
Клаудиюс задумался и понял, что он тоже еще ни одного англичанина тут не встретил. То есть он их наверняка видел среди прохожих в Лондоне, может, за рулем машин, проезжавших по Хай-стрит в Ишере, но чтобы так, лицом к лицу, да еще и с разговором! Нет, не было такого еще!
– Я тоже, – сказал он. – Мы тут с декабря! И ни одного англичанина!
– Они на севере живут, – знающим тоном заявил Ласло. – Когда с юга сюда такие, как мы, понаехали, то они на север перебрались. Точно!
Клаудиюс оглянулся по сторонам. За одним столиком сидели и пили пиво прилично одетые негры, за другим – то ли корейцы, то ли японцы, трое мужчин, тоже прилично одетые. За третьим – явно славяне, потому что с их стороны то и дело доносился русский мат, но с легким акцентом, доказывавшим, что говорившие пользовались матом «по лицензии», он не был для них родным.
Взгляд Клаудиюса остановился на бармене. Рыжий мужик с рыжей бородой, с широким лицом и крупным носом наверняка был англичанином.
– О, давайте впервые поговорим с настоящим англичанином, – весело предложил Клаудиюс, показывая на бармена рукой. – Мы же все-таки в Англии!
Все трое поднялись из-за стола и с пивом в руках уселись за барную стойку напротив бородатого бармена.
– С вами можно поговорить? – вежливо спросил Клаудиюс. – Вы же англичанин?
– Какой я нахрен англичанин? – возмутился бармен. – Я ирландец, из Корка! О чем хотите говорить?
Настроение говорить у Клаудиюса пропало. Но венгры все-таки были настроены на продолжение разговора и им было не важно, с кем говорить.
– А какое еще темное английское пиво есть, кроме «Гиннесса»? – спросил Тиберий.
– «Гиннесс» – ирландское пиво, – твердо произнес бармен. Но потом вполне миролюбиво посоветовал попробовать два других вида ирландского темного.
Второе утро в доме у матери Франсуа, Николь, было еще слаще первого. Не только потому, что в этот раз к завтраку она достала две банки разного варенья вместо вчерашней одной. Маленькая уютная спальня, теплая и тихая. Тихая, как сама улица – рю Пьер Фарин, на которой стоял невзрачный двухэтажный кирпичный домик – «сиамский близнец» такого же домика, или нескольких таких же, словно приклеенных к друг другу торцевыми стенками. Все домики на этой улице казались одинаковыми. Ну, может, кроме одного, который к дому Николь «приклеили» строители слева чуть позже – с белым заштукатуренным фасадом и крышей, поднятой покруче и повыше.
Как только приехали сюда, Андрюс сам себе прошептал: «Это не Париж!» А потом вспомнил Порт де Лила, выше Бельвиля, куда ходил вместе с Барборой и с коляской без младенца. Там тоже он видел похожие двухэтажные спокойные улицы с одинаковыми домами. И это был Париж или его продолжение. «Может, Лилль – это тоже продолжение Парижа?» – подумал он.
– Чай или кофе? – спросила Николь, надев на нос очки и бросив строгий, «учительский» взгляд на Барбору, стоявшую у окна гостиной.