Шенгенская история - Страница 173

173

– Ну вот и все, – произнесла грустно. – Теперь они снова вместе! Надо будет красивые цветы тут посадить, когда теплее станет!

– А вазу куда? – спросил Витас.

Молча Рената вернула крышечку на место и установила темно-зеленую, под малахит вазу справа от памятника на гранитный бордюр, окаймляющий границы могилы.

– Так красиво? – спросила.

Малахитовый цвет вазы хорошо сочетался с черным гранитом памятника. Витас кивнул.

– Надо идти! – поторопил он Ренату.

Над головами снова шумели кроны.

Рената выискивала слухом в их шуме крики весенних птиц. Но птицы молчали.

Когда она уже забыла о молчащих птицах, издалека донесся собачий лай.

– Это Гуглас! – Витас, шедший впереди, обернулся. Его лицо выразило беспокойство. Он прибавил шагу.

Впереди, за поредевшими стволами сосен и дубов засветилось поле, покрытое солнцем. Тропинка повернула направо, вдоль опушки леса, к хутору Пиенагалис.

Лай Гугласа продолжался, и Витас уже почти бежал. Его нервозность передалась и Ренате. Но она за ним не поспевала.

Глава 96. Маргейт. Графство Кент

Снова пришла суббота. Будильник мобильного телефона оборвал храп Тиберия и Ласло и заставил Клаудиюса открыть глаза. В окно било солнце. Столик и подоконник казались из-за его лучей желтыми.

Клаудиюс первым заскочил в душ. На него полились струи холодной воды, которая вот-вот начнет теплеть, прогреваться. Конечно, было бы комфортнее вторым или даже третьим оказаться в душе. Холодная вода сошла бы, стекла на венгерских братьев по разуму и работе. Но Клаудиюс не хотел ждать, он с детства не любил очередей, а очередь в туалет или в душ всегда раздражала его сильнее любой другой.

Венгры уже поднялись и теперь они, позевывая, «стояли в очереди». Конечно, никакой реальной очереди тут не было. Они просто болтали, сидя за столиком и спокойно ожидая, когда можно будет принять душ.

То, что Тиберий и Ласло ни разу за все время не упомянули о том, что это он, Клаудиюс, получил отобранную у них дополнительную работу – заботу о кроликах и свинках, заставляло молодого литовца подбирать добрые, положительные слова в их адрес даже в своих мыслях. Они, казалось, кроме простенькой еды и пива, ни в чем больше в жизни не нуждались. По крайней мере никаких иных желаний они не проявляли, довольствуясь тем, что есть. Это подталкивало Клаудиюса к мысли, что и сам он прав в том, что к жизни особых претензий не выдвигает. Она, жизнь, и так хороша. Правда, у него есть претензии другого характера – к Ингриде, с которой он в последние несколько дней лишь пару раз столкнулся на работе, да и то мимоходом. Она всегда спешила и, заметив его, только ускоряла шаг.

Но завтра – воскресенье. Завтра, возможно, они поедут на автобусе по Кенту, откроют для себя еще парочку милых уголков этого «приморского» графства.

Вспомнился их последний и довольно неприятный вечерний разговор над морем. Что она ему тогда наговорила? Что он безвольный? Что ему надо менять себя и начать с того, что выбрать себе новое имя? Какая глупость! Если лишиться имени, то как при этом не лишиться себя самого? Своих воспоминаний, своего характера, своих чувств, своей родины, как бы помпезно это ни звучало? Наверное, он сам спровоцировал ее на грубости и глупости, которые так легко вылетали из ее уст. Тот ветер тоже был грубым и назойливым. Тот ветер больше пока не повторялся.

Они с Тиберием и Ласло приехали в Апстрит на одном автобусе. Иногда Клаудиюсу больше нравилось приезжать на работу отдельно. Смотреть в окно на проносящиеся мимо поля и деревушки, не думая, что тебя кто-то в этом автобусе знает и этот кто-то может вдруг вздумать заговорить с тобой, отвлекая тебя от спокойного созерцания окружающего мира.

Два часа спустя Клаудиюс ощутил в мышцах приятную тяжесть. Пять готовых клеток стояли в углу коровника-мастерской под маленьким квадратным окошком. Через это окошко, как вода через кран, в помещение, которое Клаудиюс так никогда и не позволил себе назвать фабрикой, вливалось солнце. Свежие деревянные ребра готовых клеток светились в его лучах. Черные матовые спицы перегородок, вставленные Клаудиюсом, выглядели благородно, как строчки из нотной тетради.

Венгры с помощью негромко жужжащей электроотвертки собирали новые каркасы. Работали они вдвоем слаженно. Венгерская речь на фоне жужжания электроотвертки казалась мелодичной.

В кармане джинсов заиграл мобильник. Звонил Пьётр.

«Чего он от меня хочет?» – удивился Клаудиюс.

Поляк-хозяин попросил зайти к нему.

– Кофе? – спросил он вошедшего.

Клаудиюс кивнул и уселся в кресло для посетителей по другую сторону от Шляхтича.

– Может, к кофе немного виски? – предложил Пьётр.

Клаудиюс замешкался с ответом, пожал плечами. – Литовцы никогда не против! – проговорил Пьётр и улыбнулся. И поставил на стол бутылку «Аберлор» и два стакана.

Мира принесла кофе и сахарницу.

– Ну как тебе тут? Нравится? – Пьётр налил виски на дно обоих стаканов, немного – на два пальца. Поднес свой к носу, понюхал.

– Хорошо, – Клаудиюс закивал, сделал маленький глоток.

– Да, это не Вильнюс и не Гданьск, – нараспев проговорил поляк. – Ты был в Гданьске?

Клаудиюс отрицательно мотнул головой.

– А в Варшаве?

– Был, два дня.

В дверь заглянула Мира. Озабоченно посмотрела на Пьётра, потом перевела взгляд на Клаудиюса.

– Там клиенты, хотят кролика купить! – сказала.

173