Шенгенская история - Страница 22

К оглавлению

Посмотрел на Витаса недовольно и удивленно. Медленно, покряхтывая, уселся на кушетке.

– Добрый день, – поспешил сказать Витас. – Вы меня помните? Я к Ренате приезжал.

– Да, да, – дед кивнул. – А что, опять надо что-то из кухни?

– Нет, я хотел только спросить…

– Ты же Витас, ветеринар! – понял дед Йонас. – Спасибо, что зашел! Значит, Рената тебе сказала!

– Что сказала? – не понял парень.

– Ну, здоровье Барсаса проверить, моего пса! Он какой-то грустный в последнее время!

Дед Йонас поднялся на ноги и сонной походкой подошел к окну. Посмотрел на снег, на дерево – яблоню, росшую метрах в трех от дома. На видневшуюся слева стену амбара и стоящую под ней красную машины Ренаты.

– Он там, – показал дед Йонас рукой в окно. – Будка за амбаром, ее отсюда из-за машины не видно!

Витас подошел, тоже в окно выглянул. Вся его решительность куда-то исчезла. Зато ярче почувствовал он в этом месте запах кухни, к которому добавились оттенки сбежавшего молока. Он бросил взгляд налево и увидел на плите ковшик с длинной металлической ручкой и подумал, что молоко сбежало именно из этого ковшика. Разговаривать с дедом Йонасом об Италии и Ренате сейчас не имело смысла.

– Да, я посмотрю на него, на Барсаса, – пообещал Витас. – Сейчас, мы перекусим только, и я выйду!

– Ну спасибо! – сказал Йонас. – А я по лесу пройдусь. Снег под ногами послушаю! Корка у него сейчас, наверное, твердая! Ветер ее подшлифовал, хорошо ветер дул в последние дни.

– Ну что, поговорил? – спросила Рената Витаса, когда тот вернулся на ее половину.

– Нет. Он сразу попросил его собаку осмотреть! Как-то уже было не к месту об Италии…

Рената вздохнула с облегчением.

– Ну и хорошо, – сказала. – Сейчас посмотришь, или сначала поедим?

– Давай сначала поедим, – попросил Витас. – Я к тебе шесть часов ехал!

Ели молча.

– Не надо с ним говорить, – решительно посоветовала Рената уже за чаем. – Я все равно не поеду отсюда, пока он жив. А потом, – она оглянулась на дверь, ведущую в коридор, – потом – все равно куда. Можно в Италию, можно в Испанию…

– А сколько деду лет? – спросил Витас и тут же устыдился вопроса, прозвучавшего так, будто он спросил: «А когда же этот старик умрет наконец?»

– Много, – ответила Рената. – Очень много. Почти девяносто.

Они слышали, как дед вышел в коридор, как наклонялся, обувал сапоги и брал оцинкованные ведра для снега. Слышали, как хлопнула дверь.

К Барсасу вышли вдвоем. Он лежал в будке и только его коричневый нос торчал наружу.

– Ну что, песик? – спросила, присев на корточки, Рената.

Барсас поднялся и выбрался неспешно на снег.

– Это Витас, – показала овчарке рукой Рената на стоящего метрах в двух парня в джинсах и синей куртке. – Он умеет лечить собак и кошек. Он свой! Подойди! – последнюю команду она дала Витасу.

И он опустился на корточки рядом, подсунул ладонь под нос Барсаса, чтобы овчарка «записала» его запах в список запахов «своих».

– Так что тебя волнует, старичок? – спросил дружески Витас, погладив овчарку по загривку. – Тебе сколько лет?

– Ему тринадцать, – ответила за собаку Рената. – И последнее время он почти ничего не ест.

– Ха! – вырвалось у Витаса. – Так это уже предельный возраст! Что тут смотреть?

Однако вопреки своим словам он протянул руку и мягко толкнул лежащего на животе Барсаса на бок. Овчарка повалилась, протянула лапы в сторону, потом поджала. Витас принялся ощупывать пальцами живот собаки, надавливая на него в разных местах.

Барсас вдруг заскулил, и Витас отвел руку, подождал с полминуты и снова нажал на то же место. И снова собака заскулила и попробовала встать на лапы.

– Лежи, лежи! Больше не буду, – успокоил ее Витас.

Обернулся к Ренате.

– Знаешь, этому псу столько же лет, сколько твоему деду! Лечить его, даже если это не просто старость и слабый кишечник, не имеет никакого смысла! Если б мы были сейчас в Каунасе, то можно было бы сделать рентген, но мы ведь в ста километрах от любой цивилизации…

– Так что ты скажешь деду по поводу Барсаса? – спросила Рената.

Витас вздохнул.

– Скажу, что вашему Барсасу, как любому старику, надо давать есть только мягкую и теплую еду, и никаких костей! Вот и все!

Витас поднялся на ноги и заметил слева чуть поодаль шесть продольных холмиков с частично выглядывающими из-под снега табличками.

– А это что у вас тут за кладбище? – удивился он.

– Там собаки дедушкины похоронены, – объяснила Рената, тоже поднявшись на ноги и проводив взглядом вернувшегося в будку Барсаса. – Шесть собак у него было с рождения. Барсас – седьмая.

– Седьмая? – переспросил Витас. – Семь собачьих жизней – это и есть одна человеческая. Ладно. Я тебе напишу лекарство для пса, закажешь по интернету, и аппетит к нему вернется.

– Ты только деда успокой сейчас, скажи, что у собаки проблемы от возраста, а не от болезней! – попросила Рената. – Он это поймет!

К вечеру на хутор деда Йонаса и его внучки посыпался снег. Все стало белым, даже красная машинка Ренаты полностью исчезла под снегом. И падал он как-то необычно шумно, словно крупные снежинки или терлись друг о друга, пока летели или разговаривали.

Рената и Витас, устав от взаимной нежности и отдохнув от нее потом, поднялись и голыми стояли в темной комнате перед окном, за которым темная ночь продолжала покрываться белым снегом. В теплую комнату откуда-то просачивался холодный зимний воздух и время от времени его тонкие потоки дотрагивались, как кончиками иголки, то до руки Витаса, то до щеки Ренаты. И они, пытаясь защититься от этих невидимых сквозняков, стали к ним спинами, обнялись что было силы, вжались друг в друга так, что если б кто-нибудь увидел их очертания в темноте, то подумал бы, что стоит в комнате один мужчина покрупнее среднего, или одна женщина, которую тоже худенькой не назовешь.