Индус слушал клиента с раскрытым ртом и после каждого названия снимал с верхней полки заказанную бутылку. На «Лафройге» он, правда, замер.
– No Lafroig! – сказал он с сочувствием в голосе. – Maybe «Balvenie»?
– Ну давай своё «Балвени»! – согласился Роман.
Через час Клаудиюс уже пытался отличать «Балвени» от «Джеймсона». В принципе, это оказалось легче, чем он думал. Еще легче было отличить «Лагавулин» от трех других сортов виски. А вот большую разницу между «Джеймсоном» и «Канадиан Клаб» Клаудиюс ощутить не смог, хоть и пытался несколько раз. Роман уже устал ему повторять, на какие оттенки вкуса и послевкусия надо обращать внимание. Роман к тому времени уже подустал, его взгляд бродил неуверенно по лицам своих молодых друзей, пытаясь найти подтверждение, что процесс дегустации виски приносит им удовольствие. Но на самом деле лишь Клаудиюс проявлял искреннее любопытство к виски, так что глаза Романа чаще останавливались на молодом литовце, чем на спутниках-соотечественниках, теперь уже пивших виски так же, как водку или ром.
– Что-то мне холодно! – вдруг заявил седой Роман. – Ты тут за хозяина, – обратился он к Клаудиюсу. – Давай разожги камин!
Взгляд Романа уперся в черную и большую – два метра на полтора – нишу камина под портретом господина Кравеца.
Присел на корточки, поставил несколько поленьев шалашиком, в середину сунул большую сероватую таблетку для разжигания, чиркнул каминной спичкой, похожей на палочки для еды из китайского ресторана. Таблетка укуталась в голубое пламя. Пламя потихоньку разгоралось и через пару минут стало тянуть свой огненный язык к дровам.
– Да, для такого камина на вечер кубометра два дров понадобится! – протянул Роман.
– Да тут в саду деревьев полно, – вставил свои пять копеек Дима. – Если что, можно и нарубить!
Слава Богу, идея «дровосека» Димы повисела в воздухе да и растворилась. Никто эту тему не продолжил. А Роман добавил себе в стакан виски и подошел поближе к камину. Засмотрелся на горящие дрова.
В воскресенье днем гости уехали. И в особняке враз стало как-то по особенному неуютно. Может из-за внезапно возникшей тишины?!
Ингрида пожаловалась на головную боль и попросила Клаудиюса самому навести в особняке порядок. А Клаудиюс решил никуда не спешить – все-таки воскресенье. И они сидели на кухне в своем домике из красного кирпича. Сидели, пили чай и молчали. Ингрида вдруг хитро улыбнулась и вытащила из кармана джинсов пять стодолларовых купюр. Сложила их веером, помахала перед лицом.
– Вот, – произнесла чуть ли не с гордостью. – Чаевые из Перми!
Клаудиюс опустил на кухонный столик свои две сотни долларов.
– Мои чаевые поменьше, – сказал он.
– Неудивительно! – Ингрида пожала плечиками. – Они же видели, кто тут действительно работал, а кто нет!
– А мне не за работу… Мне за компанию. Хотя и переводчиком я у них был, когда ездили за виски. Да они и без меня общий язык с продавцом нашли!
– А виски осталось? – поинтересовалась Ингрида.
– Осталось! – закивал Клаудиюс. – Принести?
Девушка отрицательно мотнула головой.
– Можешь сам выпить, когда все уберешь!
Напоминание о работе в этот раз заставило Клаудиюса подняться из-за стола.
Воздух в трапезной особняка пропитался продымленной сыростью. Ночью, когда камин горел, теплый запах костра казался бонусной добавкой ко вкусу виски. Окна были закрыты. Отопление автоматически отключилось в два часа и снова включилось в восемь утра. За это время и температура в особняке упала, и сырой ночной воздух опустился в трапезную через дымоход, опустился и «вошел» через каминную нишу.
Клаудиюсу на минутку стало зябко, и взгляд сам нашел на столе четыре бутылки виски с разными этикетками: две пустые и две недопитые.
Легко совладав с соблазном, он поставил в камине шалашиком последние неиспользованные дрова, зажег.
В кладовке нашел велюровые тряпочки для мебели и, убрав со стола бутылки и стаканы – опустив их на пол у камина, – принялся за благородную инкрустированную столешницу.
В какой-то момент в трапезную заглянула Ингрида.
– Я съезжу в Вейбридж! – сказала она и исчезла.
Когда Клаудиюс вернулся в домик из красного кирпича, на кухонном столике все так же лежали стодолларовые банкноты.
Часы показывали половину восьмого. Ингриды еще не было.
Готового ужина тоже. Клаудиюс заглянул в холодильник. Не найдя в нем ответа на свой голод, сделал чаю.
В заоконной темноте заметил какое-то движение. Выключил на кухне свет и понял, что на улице снова пошел снег – его крупные медленные хлопья красиво опускались вниз на невидимую сейчас землю. Сделал глоток чаю в темноте. Темнота словно сделала его крепче.
«Где же Ингрида? – подумал. – Надо ей позвонить!»
Подумал, но не позвонил. Решил подождать.
Горячий чай разбудил во рту вкус допитого сегодня «Лагавулина». После окончания уборки, когда уже и бутылки, и стаканы, и пиалки из-под орешков и маслин были перенесены в кухню и сложены в посудомойку, Клаудиюс позволил себе немного расслабиться. Кухня особняка была куда просторнее их маленькой кухоньки в домике у въездных ворот. Разделочный дубовый стол по ее центру легко позволил бы разделать на нем свиную тушу. Но в этот раз он был свободен от досок, ножей и прочих кухонных инструментов. Его можно было бы принять за трапезный стол для челяди, для слуг. И он, Клаудиюс, сидел за ним один, поставив перед собой бутылку виски, стакан и тарелку, в которую вытряхнул из пластикового судочка, найденного в огромном двухдверном холодильнике, кусочки жареного бекона. «Интересно, это китайцы не доели или гости? – подумал Клаудиюс. – В любом случае спасибо!» Он прислушался к хрусту холодного жареного бекона на зубах.