«У каждого народа свой Кукутис, – думал старик на ходу. – Только судьба у них одинакова! Может, хоть у швейцарцев он вовремя приходит?»
Увидел Кукутис перед собой большой дорожный указатель, по которому сразу понятно стало, что дорога вот-вот раздвоится, и правая на Луневиль и Париж пойдет, а левая – на Нанси.
Замер на секунду Кукутис, словно глазами этот указатель фотографировал, и сразу дальше зашагал, неуклюже из-за спешки правую ногу вперед занося, а потом левой ее же нагоняя.
– Вас снова на рю де Севр? – спросила Сюзанна, отвлекшись на мгновение от дороги и бросив взгляд на сидевшего рядом Андрюса.
– Нет, если можно на площадь Бастилии! – попросил Андрюс.
До Парижа еще часа три дороги. По бокам ничего не видно – бургундский вечер полностью вступил в свои права, сумерки были быстрыми, и темноте, сменившей их, было наплевать на желание пассажиров авто любоваться пейзажами.
Андрюс оглянулся на Барбору. Она все еще пребывала в чудесном настроении и в святой уверенности, что прожила «лучший уик-энд своей жизни».
Опустил взгляд под ноги, где в фирменном пакетике с надписью «Maison de la truffe», находились четыре маленькие стеклянные баночки, в каждой из которых лежал отдельный, блестящий черной зернистой кожей перигорский трюфель. Из найденных ими с помощью овчарки Ашки.
Впереди загорелся огнями въезд на платную магистраль. Мама Филиппа притормозила, снизила скорость.
Филипп дремал. Он и перед отъездом, когда они втроем пили чай с абрикосовым тортиком, позевывал. Наверное, не отдохнул еще после вчерашней «трюфельной охоты».
Вспомнился Андрюсу недавний разговор за чаем. После субботнего ужина в памяти задержался голос Шарля, папы Филиппа, его мелодичное пришептывание: «Vingt, trente, quarante» при нарезании трюфеля на слайсере. Андрюс сам, без объяснения Филиппа, никогда бы не понял скрытого значения этих простых, уже давно известных слов-чисел.
– В домике с магазином у нас трюфельный ресторан, – объяснил ему за чаем Филипп. – Там папа готовит и сам обслуживает. Иногда, если много посетителей, то помогает женщина из соседнего села. В трюфельном меню написано, что указанная цена – за блюдо с одной стружкой трюфеля, а каждая дополнительная стружечка, каждый «листок» – дополнительные десять евро. Вот он и привык пришептывать, насколько дорожает блюдо, когда клиенты просят его добавить трюфеля.
Серебристый «пежо» снова набрал скорость. Сюзанна вела машину, чуть наклонившись вперед, словно ей не хватало обзора.
– Ну как вам у нас понравилось? – спросила она неожиданно, покосив взглядом на задумавшегося Андрюса.
– Очень! Огромное спасибо! Барби вообще в восторге! – поспешил он с ответом.
– Хорошо, что вы с Филиппом дружите, – продолжила Сюзанна. – Он, конечно, не вашего возраста! Но он очень умный и проницательный! – она бросила взгляд в зеркальце, посмотрела на спящего сына. – Я даже подумала… Он мог бы помочь вам с французским!..
– Хорошая идея, – согласился Андрюс. – Без французского тут, конечно, не очень…
Мама Филиппа кивнула.
– В следующий раз, когда станет потеплее, я вас по окрестностям покатаю. Возле нас есть красивый замок и винное шато с отличным вином. Мы у них и для себя, и для ресторана покупаем! – добавила она.
Слова «В следующий раз!» словно сердце согрели Андрюсу. Он бросил взгляд на Барбору, проверяя: услышала ли она? Барбора спала, опустив голову на прислоненную к внутренней стенке салона подушечку.
– Спасибо! – Андрюс возвратил взгляд на маму Филиппа. – Огромное спасибо!
По лобовому стеклу ударили капли дождя. Сюзанна машинально включила дворники. Приближался Париж. Его огни еще не озаряли темное небо, но дождь уже встречал тех, кто в пути.
К радости Андрюса, дождь «отпустил» их перед выездом на бульвар Периферик. Темнота французских лесов и полей осталась далеко позади. Теперь по обе стороны дороги горели огни Парижа, неоновые вывески кафе и брассери, реклама страховых компаний и зеленые светящиеся кресты аптек. Покинув Периферик, свернули налево и уже спокойнее поехали по авеню Домениль.
На площади Бастилии мокрый асфальт отражал фонари. Тут тоже недавно прошел дождь. Сонная Барбора неуверенно ступала рядом, словно еще не совсем осознала, что они вернулись в Париж. Они шли, держась за руки. В правой Андрюс нес пакет, в котором цокались, слегка ударяясь друг о дружку, заботливо одетые в защитную пластиковую сеточку баночки с трюфелями.
Они спустились к каналу и скоро остановились перед яхточкой «Надежда». Андрюс снял с дверцы навесной замочек.
– Как тут холодно! – вырвалось у Барборы, лишь только они зашли в каюту.
Андрюс включил обогревательную лампу на ножке. Зажег свет.
– Ты садись! – он обернулся к Барборе. – Сейчас согреемся!
Они пытались согреться до самого утра. Сначала чаем и лампой, потом под электроодеялом. В конце концов им удалось уснуть, но оболочка их сна этой ночью оказалась настолько тонкой, что рвалась несколько раз, заставляя Андрюса поднимать голову и проверять время по лежавшему рядом мобильнику. Окончательно он проснулся из-за кашля Барборы.
«Надо что-то придумать! Но что?» – Андрюс сидел под нагревательной лампой и пытался найти правильный ответ на этот десятки раз звучавший в его голове вопрос.
Нет, ему уже было ясно, что оставаться жить в лодке-яхте они не могут. Теперь он не мог понять, как тут можно вообще жить в холодное время года? Как тут жил Мишель? Может, с помощью водки и еще каких-нибудь обогревателей? Или он просто закаленнее? Может, он даже купается зимою в Сене?