Клаудиюс встряхнул головой. Допил рюмку «лозы» и попросил у бармена еще.
– Сколько стоит? – на всякий случай кивнул он на наполненную во второй раз рюмку.
– Один фунт, – ответил бармен, – у нас все стоит один фунт.
Цена Клаудиюса более чем устраивала. Цена его даже чуть-чуть успокоила и он на несколько минут забыл об Ингриде.
Но потом, привычным маршрутом над морем дойдя до своей улицы и увидев в окне у Ингриды и Миры свет, все вспомнил: и недавние мысли, и горечь, и раздражение.
Впервые за все время на стук Клаудиюса двери открыла сама Ингрида.
– Я уже спать собираюсь, – устало произнесла она, даже не поздоровавшись.
– Давай выйдем, хотя бы на десять минут! – требовательно попросил Клаудиюс. – Хочу тебя кое о чем спросить.
Ингрида посмотрела на него с сомнением во взгляде. Пожала плечами.
– Хорошо, – сказала. – На десять минут! Не больше! Подожди внизу.
С моря, отступающего в это темное время суток от берега, дул ветер. Прохладный, соленый, странно сухой. Касался своими невидимыми пальцами щек, лба.
Клаудиюс стоял метрах в двух от обрыва над песочным пляжем. Стоял, закрыв глаза. В его воображении возник страшный и простой мультфильм, нарисованный детской рукой карандашом на уголках блокнота или книги. Чьи-то пальцы уже в который раз заламывали пачку листов бумаги до предела и отпускали ее, из-за чего под шелест возвращающихся на место листов прыгала, точнее падала с обрыва вниз, девочка с косичкой. Падала, перекручиваясь в воздухе и, в конце концов, сливалась с линией, означавшей землю или берег.
Клаудиюс тряхнул головой, прогоняя воображаемый мультфильм. Открыл глаза. Представил вдруг себе, как падает с этого обрыва Ингрида. Падает молча, с закрытым ртом и открытыми глазами, полными ужаса. Падает долго, словно высота этого обрыва была не пятнадцать метров, а километр. Падает, а он сверху следит за ее падением, провожает ее взглядом. В последний раз.
У Клаудиюса закололо в сердце.
«Фантомная или настоящая?» – подумал он об этой боли.
И сделал несколько шагов назад, подальше от края обрыва.
– У тебя плохое настроение? – испугал его внезапно ворвавшийся в его пространство голос Ингриды.
Это ветер, из-за ветра он не услышал, как она подошла.
– Да, – Клаудиюс обернулся. – Мне тебя очень не хватало сегодня вечером. И вчера тоже… Мне тебя вообще постоянно не хватает! Мы живем порознь, работаем вместе, а домой… сюда возвращаемся порознь. У нас нет дома… Когда мы снова сможем жить вместе?
Ингрида молчала. Молчала несколько минут. Ветер теперь бил Клаудиюсу в спину, царапал затылок, шею. Темень словно делала ветер живым зверем, хищным зверем, который может напасть на человека, а может оказаться и безразличным к нему.
– Может, уже никогда не будем, – негромко произнесла Ингрида.
Клаудиюс не поверил своим ушам. Подумал, что из-за ветра услышал ее слова неправильно, не полностью.
– Не будем, – повторила Ингрида уже громче и решительнее. – Мы с тобой уже никогда не будем жить вместе.
Ее глаза с грустью и жалостью смотрели на Клаудиюса.
– Ты что, меня больше не любишь? – спросил Клаудиюс и сам не услышал свой голос. Из-за нового порыва ветра, дувшего с моря.
– Я еще никого по-настоящему не любила, – Ингрида отвела взгляд в сторону. В сторону обрыва. Между ними и краем обрыва ветер ерошил подросшую и еще не подстриженную траву. Она колыхалась волнами.
– Ты мне нравился и даже сейчас нравишься, – Ингрида посмотрела Клаудиюсу в глаза и тут же опустила взгляд. – Я думала, что полюблю тебя, когда лучше пойму, когда ты станешь неотъемлемой частью моей жизни. Ты ею не стал. Не смог. Для того, чтобы жить вместе, любовь не обязательна. Обязательны совместимость и терпение. Если бы у тебя был мой характер, мы бы уже жили вместе и в собственном доме. Но у тебя вообще нет характера. Одна харизма…
– Но Ингрида!
– Если ты меня не будешь называть Беатрис, я с тобой больше разговаривать не буду.
Клаудиюс испугался, сдался.
– Хорошо, Беатрис, – выдохнул.
– Вот видишь! У тебя опять нет характера!
– А что у меня есть? – с горечью спросил Клаудиюс.
– У тебя есть работа. Благодаря мне. У тебя есть доброе сердце и покладистость. Ты готов довольствоваться малым. Тебе почти ничего не надо. А мне надо намного больше. Я готова меняться, а ты – нет! Я уже во многом изменилась, подстроилась под эту жизнь. Мы же больше не в Литве, где можно засесть на хуторе в Аникщяйских лесах и покорно ждать старости. Мы в Англии, мы на войне. На войне за счастливое будущее. Только теперь я на своей войне, а ты – на своей!
– Я готов. – В голосе Клаудиюса прозвучала робость. – Я готов меняться…
– Хочешь один совет? – Ингрида дотронулась пальцами до его щеки, провела по мягкой щетине, выросшей с утра. – Начни с имени! Если сможешь поменять имя и привыкнуть к новому, то еще не все потеряно. Тогда, возможно, встретятся еще где-нибудь двое: Беатрис и Клод или Беатрис и Джонатан. Красивое имя – Джонатан!..
Она улыбнулась по-детски раскрепощенно, но улыбка ее оказалась мгновенной, как молния.
– Но если у тебя под новым именем окажется тот же самый Клаудиюс, то встречаться с Беатрис ему не будет никакого смысла! Она даже не станет с ним разговаривать. Понял?
Клаудиюс все понял, но не кивнул и ничего не сказал. Стоял неподвижно, глядя холодно в глаза Ингриде.
Клаудиюс проводил ее взглядом до дверей парадного. Снова подошел к обрыву, посмотрел вниз.