Шенгенская история - Страница 204

204

Однако Андрюсу не удалось успокоиться своими фантазиями. Он понял вдруг, что не просто беспокоится за Поля, а боится получить плохие новости.

«Какие плохие новости? – подумал он, сопротивляясь наползающим опасениям. – У него ведь не рак! Только болезнь костей…»

И когда снова зазвонил мобильный, Андрюс, уверенный, что это Поль, улыбнулся, как ребенок, уже смеясь над своими опасениями и страхами. Он даже не посмотрел на монитор, чтобы проверить: кто звонит. Он был на сто процентов уверен, словно по звуку звонка определил звонящего.

– Поль умер, – сообщил ему знакомый взрослый голос.

– Что? – переспросил Андрюс, не веря или отказываясь понять услышанное.

– Поль умер, – повторил потерянным голосом Ганнибал. – Вчера вечером.

Андрюс молчал. Он закрыл глаза и чувствовал, как в них собираются слезы. Собираются и ждут, пока он не поднимет веки.

– Похороны завтра, – после молчания снова заговорил отец Поля. – В Нёйи-сюр-Сен, в церкви Черной Мадонны. Твой подарок, твою золотую трость я положу ему в гроб…

«Колючка» с верхней стальной «электропроволокой» осталась позади. Отсчитав сотню шагов по неровной лесной поверхности, он остановился и присел на землю, уперся в нее ладонями. Старые сухие листья под вечер собрали опустившуюся вниз влагу воздуха. Эта вечерняя роса едва заметно проблескивала на хрупких прелых листьях, спресованных холодом ушедшей зимы в «ковролин» грязно-коричневого цвета.

Андрюс молчал. В нем пробуждался слух, которому он дал теперь полную свободу. Слух опускал на него звуки лесной жизни, становящейся невидимой и оттого делающейся более слышимой. Осмелевшие движения ночных птиц, колыхание ветвей деревьев, шуршание и писки мелких или крупных грызунов.

– Я ничего не сказал Барби! – Андрюс прикусил губу, отвлекся на мгновение от звуков леса. Но тут же, сглотнув слюну, ощутил вкус крови. Заставил себя силой воли вернуться слухом и мыслями к лесу.

– Привет, Поль! – прошептал он и оглянулся по сторонам. Оглянулся медленно, и не потому, что темнота сгущалась и уменьшала пространство, доступное взгляду. Нет. Он знал, что Поль теперь тоже в лесу. Может быть, в другом лесу, но может быть и в этом.

Он остановил взгляд на стволе мощного дуба, за которым уже ничего видно не было.

– Привет, Поль! – прошептал снова, уставившись на широкий ствол и прищурившись, словно пытаясь высмотреть выглядывающего из-за ствола мальчишку.

И тут же подумал, что темень не даст ему рассмотреть или просто заметить Поля. Он ведь черный, он из Камеруна. И даже яркие белки глаз и белые зубы не сделают его заметнее. Искать Поля здесь, это как искать черную кошку в темной комнате. Искать, зная, что ее там нет.

Андрюс оторвал ладонь от земли и вместе с ней поднялся влажный, полуистлевший дубовый листок.

– Нет, ты не тут, – прошептал он, отводя взгляд от ствола старого дуба.

«Всё невидимое становится слышимым», – подсказала внезапная мысль. И заставила опустить взгляд на землю перед ним.

Андрюс сгреб ладонью листья в сторону, оголил землю. Опять осмотрелся, словно проверяя, а нет ли более подходящего, более ровного места.

Сдвинулся назад, чтобы ухом опуститься на очищенную пядь земной поверхности. А когда опустился, широко открытые глаза выразили удивление: земля под ухом оказалась сухой и нехолодной.

И тут же, словно заметив благодарного слушателя, земля «заговорила», «заговорила» прямо в его ухо.

– Я ведь в этот раз прошел еще дальше за проволоку! – сам себе объяснил Андрюс увеличившуюся «громкость» земли.

Все звуки, доносившиеся снизу, весь этот настойчивый и постоянный хор сопровождали движение. Движение, как доказательство жизни. Как доказательство жизни как всего живого, что пряталось в земле, так и всего неживого, что в ней таилось и становилось игрушкой, препоной или строительным материалом, перемещающимися в темном, тесном и плотном, невидимом глазу пространстве. Снова глухой скрежет металла, наверняка ржавого, растянутый удивительно малой скоростью его передвижения на неопределимой ухом глубине. Снова быстрые, как скачки, перемещения дробных звуков с одного невидимого места в другое – должно быть, бег мышей или сусликов по туннелям своих норок. Да почему только мышей? В лесных норах и норках живут куда более крупные звери!

Снова странный и удаленный фон-гудение, иногда усиливающийся, иногда на мгновение исчезающий, проваливающийся на недосягаемую для слуха глубину.

И вдруг далеким колокольчиком полслова знакомым голосом. Андрюс замер. Задрожал от напряжения, стараясь не пропустить следующие полслова, чтобы сложить эти половинки и понять.

И тут же осознание того, что услышанные полслова пришли не из глубины. Они вынырнули из памяти, которая тоже не спит и пытается обратить на себя внимание, отвлечь от реальности. Колокольчик – это голос Поля, и полслова – тоже его.

Андрюс придавил ухо к земле до боли, сцепил зубы, чтобы быть уверенным – никакой его собственный звук не помешает ему услышать что-то важное, доносящееся снизу.

И снова колокольчиком далекий смех, смех Поля. Теперь точно из-под земли!

«Интересно, сколько звуков может хранить в себе земля?» – еще одна внезапная мысль.

Андрюс поднялся. Присел, потер ухо ладонью.

Вспомнил терриконы, увиденные несколько раз по дороге сюда, в Норд-Па-де-Кале. Сначала при приближении к Лиллю, а потом уже и по дороге в Фарбус.

«Тут же копали уголь, – подумал. – Копали долго, может, сто лет, а может, и больше! А значит, под землей пустота, а пустота усиливает любой звук и может долго хранить эхо!»

204