Шенгенская история - Страница 216

216

Она присела. Взяла ручку и увидела, как она дрожит в ее руке. Поймала на себе полный сочувствия взгляд дамы. Заметила, что у нее, у хозяйки этого кабинета, тоже красные глаза и неаккуратно подведенные брови.

Опустив взгляд на анкету, Барбора увидела в одной из граф две цифры: «30» и «50». Цифру «50» Кристофер обвел ручкой.

Стараясь держать себя в руках и затаив дыхание, Барбора написала как можно аккуратнее имя и фамилию Андрюса.

Кристофер достал бумажник, передал даме триста евро, которые она тут же спрятала в зеленую металлическую коробочку с торчащим из нее маленьким ключиком.

На улице светило солнце.

– Пойдем в кафе! – предложил Кристофер и дотронулся до плеча Барборы.

Безлюдная тихая рю де ля Гар казалась ненастоящей. Как часть декорации в театре. Отсутствие ветра дополняло это ощущение.

Жан-Мишель встретил их виноватой улыбкой.

– Un whisky, – попросил Кристофер и вопросительно посмотрел в красные глаза Барборы.

Она кивнула.

– Encore un! – Кристофер перевел Жан-Мишелю ее кивок на французский.

Они сидели за тем же столиком, за которым здесь сиживал Андрюс. Они не знали об этом.

– Ну что, – сказал Кристофер и вздохнул. – Все в порядке. Похороним его завтра возле моей Дженнифер… Она мне эти правила читала, как будто я их не знаю! Кто имеет право быть похоронен в Фарбусе! Тоже мне Пер-Лашез! Очередь у них из покойников перед воротами кладбища стоит, а их не пускают! – он огорченно мотнул головой, пригубил виски. – Но все в порядке. Я им поклялся, что удочерю тебя.

Она подняла удивленный взгляд на старика.

– Иначе, сказали, невозможно! Только те, кто официально тут живет или кто имеет похороненных родственников. Теперь ты имеешь!

Он посмотрел в глаза Барборы, и она ощутила в его взгляде столько теплоты, что на душе стало спокойнее, вернулась уверенность в свои силы, в свою способность пережить все это.

– Ну а раз муж тут похоронен, то и ты имеешь право… – заговорил старик и вдруг осекся, замолк. – Извини, тебе об этом думать еще рано… Это мне пора.

Барбора извиняюще мотнула головой, мол, ничего страшного!

– Мы не расписаны, – сказала она.

– Это не важно, вы жили вместе. Его родители знают?

– Нет. Я потом сообщу. После похорон. У него только мама. У нее не будет денег на дорогу. А что такое «50» на той анкете?

– Аренда могилы. Можно на тридцать лет, а можно на пятьдесят.

Жан-Мишель отказался брать деньги за виски. Вместо этого он задержал Кристофера на несколько минут расспросами.

Следующим утром простенькая машина из похоронного бюро Арраса привезла в Фарбус гроб с телом Андрюса. Свежевыкопанная могила возле белого камня с именем «Дженнифер» охранялась двумя рабочими мэрии в синих комбинезонах и надетых поверх них одинаковых синих куртках.

Они же перенесли гроб к могиле и поставили его на две обитые бархатной тканью подставки.

– А можно открыть крышку? – спросила у Кристофера шепотом Барби.

В ладони она держала баночку с последнем трюфелем, спрятанную в черный тряпичный футляр-мешочек для мобильного. Хотела опустить этот мешочек в гроб, чтобы забрал Андрюс его с собой, как память об их лучшем в жизни уик-энде.

Кристофер отошел к водителю похоронной машины. Переговорил с ним и вернулся к девушке.

– Нет, она уже закреплена. И без присутствия врача нельзя.

Барби заплакала. Пустынное кладбище, где никого из близких Андрюса, кроме нее. И посторонние. Совсем посторонние: двое в синих комбинезонах, водитель, и не совсем посторонний Кристофер, взявший на себя хлопоты, связанные с погребением. А близкие – они далеко! Очень далеко!

Этим утром Барбора позвонила Ингриде, сообщила ей страшную новость. И они обе молчали, слушая дыхание друг дружки. А потом договорились созвониться завтра. Только так созвониться, чтобы быть ближе друг к другу. Решили приехать – каждая со своей стороны – на берег Ла-Манша. К двум часам. Она, Барбора, приедет в Дюнкерк. А Ингрида? Барбора запомнила название. Какой-то Маргарет Бэй. Но не поняла, поселок ли это, или город, или рыбацкая деревня?

Тишина останавливала течение времени. Барбора не могла понять, что и как надо делать и кто должен давать указания. Раньше, дома, все было понятно – или с оркестром на кладбище или без оркестра – в церковь на отпевание, а потом на кладбище. Тут, в тишине, без оркестра и церкви, понять последовательность и правильность оказалось для нее делом непосильным. И она посмотрела просительно в глаза стоящему рядом Кристоферу.

И вдруг бжикнула железная калитка кладбища и к ним заспешил, странно припадая на правую ногу, с ежиком седых волос на голове старик в сером пальто.

Барбора удивленно оглянулась. Он спешил к ней.

Остановился рядом, отдышался.

– Опоздал, – сказал по-литовски, чем сразу заставил Барбору вздрогнуть, словно до ее кожи дотронулись чем-то слишком горячим или слишком холодным. – Опять опоздал…

Его негромкий, чуть хриплый, простуженный или уставший голос звучал так по-домашнему. Наверное, потому, что она давно ни от кого, кроме Андрюса, не слышала литовскую речь.

– А вы кто? – спросила она по-литовски.

– Кукутис.

На глаза Барборы опять навернулись слезы. И потекли по щекам.

– Я всегда опаздываю, – виновато оправдывался старик и смотрел вниз, под ноги, словно ему было стыдно. – С тех пор, как стал одноногим. Почти всю жизнь. А несколько дней назад еще и деревянная нога треснула.

216