Шенгенская история - Страница 75

– Но все равно, раньше все было простым и неинтересным, а теперь – наоборот! – уверенно заявил мальчик.

Кукутис насупился.

– Как ты думаешь, что это такое? – спросил он, приподняв над своей деревянной ногой широкую штанину.

– Старый протез! – бодро ответил Вольфганг.

– И как ты думаешь, для чего он? – продолжил Кукутис.

– Чтоб по земле ходить.

– Ну да, – закивал Кукутис, и на его лице возникла хитрая улыбка. – А теперь смотри! Я вот тут сяду, – он уселся за стол. Наклонился к деревянной ноге, отстегнул ее и аккуратно опустил поверх чертежа машины для шитья чемоданов. – Что ты видишь?

– Деревяшка! – небрежно произнес мальчик.

– Правильно. – Рука Кукутиса потянулась к едва заметному колечку. Два пальца выдернули с помощью колечка кругляш деревянной поверхности, а под ним возникла узкая, сантиметра два в диаметре, круглая ниша. Кукутис наклонил ногу к себе, ниша нагнулась отверстием вниз, и из нее высыпались два наперстка, десяток тонких швейных иголок, стянутых резинкой, и две большие цыганские иглы.

– Ого! – изумленно выдохнул мальчик. – А эти для чего? – Он взял двумя пальчиками массивную цыганскую иглу.

– Можно чемоданы шить или чинить, можно оторвавшуюся подошву к ботинку обратно пришивать, – пояснил старик.

– А там еще тайники есть? – заинтересовался Вольфганг.

– Конечно есть! Вот ящичек для документов, вот для фляжки, тут для денег, тут для печенья или сушек! – Кукутис не открывал, но просто водил пальцем по ноге, задерживая палец возле очередного едва заметного серебряного колечка, за которое, ясное дело, можно было легко потянуть.

Мальчик восторженно провел по деревянной ноге ладошкой.

– И где это такие делают? В Корее? – спросил он.

Кукутис перевернул ногу на другую сторону и показал мальчишке аккуратненько мельчайшими серебряными гвоздиками прибитую к верхней части ноги бронзовую пластинку, на которой красовалась барельефная надпись: «Made in Lituania».

– Литуания! – завороженно повторил Вольфганг. – А можно, я сам разные ящички в вашей ноге открою, посмотрю?

– Смотри, – разрешил Кукутис. – Только все на место клади! Чтобы я потом не перепутал. Особенно, если лекарства вытащишь!

Мальчик сначала считал серебряные колечки, за которые можно было потянуть. Насчитал их больше тридцати. Потом стал то один ящичек вытаскивать, то второй, то круглую крышечку вытягивать и под нее заглядывать.

Кукутису понравилось любопытство мальчишки. Он поначалу наблюдал за ним, а потом в свои собственные мысли нырнул. Сидел, опустив взгляд, и о прошлом думал.

Думал долго, пока дверь в спальню мальчика не открылась и дедушка Вольфганга не сообщил Кукутису, что сосед уже готов выезжать и машина на улице.

Тут уже и мальчик вроде сразу понял, что пришло время оставить деревянную ногу в покое. Поблагодарил Кукутиса. Пронаблюдал, как быстро и умело старик свою искусственную ногу на место ремнями пристегнул, руку ему на прощанье по-взрослому пожал и остался в комнате над чертежом машины для шитья чемоданов работать.

Сосед – моложавый коротко стриженный мужичок в костюме и с галстуком, выглядывавшим из-под черной пуховой куртки, повел Кукутиса к своему старенькому, но ухоженному коричневому «мерседесу».

– А вещей у вас нет? – удивился он, оглянувшись на пассажира.

– Есть, все, что надо, у меня с собой! – заверил его Кукутис.

– Так вы туда ненадолго, – догадался хозяин «мерседеса».

– Нет, ненадолго, – поддакнул одноногий старик. – Мне вообще не туда, мне дальше!

Хозяин коричневого «мерседеса» несколько озадаченно глянул на Кукутиса, но тут же сменил выражение лица и взгляда на вежливо-безразличное. Открыл свою дверцу, кивнул старику-пассажиру на дверцу с другой стороны.

Дед мальчика Вольфганга помахал рукой отъезжающему соседу и гостю, которого по доброте душевной и благодаря своей особенной интуиции, безошибочно разделявшей незнакомцев на доброкачественных и злокачественных, еще в местной пивной заметил и после двух бокалов пива и сорока минут разговора к себе пригласил.

Машина покинула уютный, как старинная картинка, взятая зимою в снежную рамку, городок. Водитель смотрел вперед и с пассажиром не разговаривал. Пассажира стало клонить в сон – слишком уж ровной опять оказалась очищенная от снега дорога.

– А ехать долго? – спросил, позевывая, Кукутис.

Водитель оторвал правую руку от руля и протянул ее к квадратному аппарату, прицепленному на липучке на внутренней стороне лобового стекла. Нажал на нем кнопку.

– Время в пути два часа тринадцать минут, – сообщил механический женский голос. – Температура снаружи минус два. Влажность сорок шесть процентов.

– Спасибо, – произнес Кукутис и усомнился, а стоило ли благодарить? Может, где-то перед его сиденьем на панели «мерседеса» есть кнопка, после нажатия на которую другой механический голос, скорее всего – мужской, сам говорит: «Спасибо большое!»?

Улыбнулся Кукутис собственной фантазии. Еще подумал, что человек так долго освобождал себе руки, придумывая разные станки и машины, роботов и прочие самостоятельные механизмы для замены человеческого приложения усилий, а теперь вот взялся за то, чтобы освободить себе рот! А для чего? Для того, чтобы молчать? Чтобы в природе меньше шума было?

Закрыл Кукутис глаза, чтобы картинки за стеклами машины внимание не отвлекали. Вернулся под улыбку на губах к размышлениям об излишках человеческого шума. Подумалось вдруг, что ведь действительно все меньше и меньше голосов человеческих в природе слышно. Раньше, бывало, идешь по одной стороне улицы, а по другой и в другую сторону твой старый знакомый идет. Окликнул его, переговорили громко, через улицу, дорогу не перешли и каждый свой путь продолжил. А теперь ведь обязательно кто-нибудь дорогу перейдет и переговорят они почти шепотом, словно и улица чужая, и тротуар чужой. Шепотом и попрощаются. А еще, подумалось Кукутису, люди петь перестали. И хоров в городах и селах не слышно, и просто песен. Словно запретил кто! Может, действительно, какой-нибудь европейский закон приняли о запрете лишнего человеческого шума. Тогда понятно, что под запрет и разговоры громкие попали и пение, и крики радости и вопли горя.