Шенгенская история - Страница 137

137

Мысли, негромкая музыка, прерываемая красивым голосом радиоведущей, ровность дороги и плавность движения машины – все это окунуло Андрюса в дрему, из которой он вынырнул только потому, что машина съехала с магистрали и повернула налево. Он еще не открыл глаза, но уже понял, что ехать осталось недолго.

Машина фарами скользила по стволам деревьев. По обе стороны от дороги рос лес. Впереди – сплошная темнота, как и позади. И никаких машин – ни попутных, ни встречных.

А Сюзанна вдруг притормозила и, оставив дорогу, съехала вправо, на еще более узкую полоску асфальта. Впереди в свете фар блеснули ворота. От ворот в обе стороны – кованый металлический забор.

Мама Филиппа направила пульт-брелок вперед, на лобовое стекло, и ворота начали медленно раскрываться вовнутрь. Машина снова тронулась и через минуту остановилась на парковке между двумя плохо освещенными домиками. В окнах левого горел свет. Второй домик, чуть поменьше первого, признаков внутренней жизни не подавал.

– Добро пожаловать в Бургундию! А теперь моем руки и за стол! – скомандовала Сюзанна, захлопнув за собой дверцу машины.

Филипп, выбравшись наружу, раскрутил свою телескопическую тросточку. Сделал два шага к ступенчатому порогу и, дотронувшись до первой ступеньки, поднял трость и уже без ее помощи поднялся к двери. Его музыкальные пальцы точно зацепили тяжелую медную ручку, потянули ее на себя. Следом за ним зашли в дом Андрюс и Барбора.

Сюзанна первым делом отвела их на второй этаж в гостевую спальню. Попросила спуститься минут через десять.

Спальня ошарашила молодую пару охотничьими трофеями на темных стенах, выглядевшими немного зловеще только в полумраке. А когда зажглась под потолком люстра, сделанная под старину, две кабаньи головы с клыками, голова волка и голова косули, до которых можно было легко дотянуться руками, показались Андрюсу сделанными из папье-маше.

Барбора закашлялась.

– Я попрошу у них чай с медом, – пообещал Андрюс.

В непропорционально большом для этой столовой комнаты камине потрескивали дрова. Длинный деревянный стол с грубо сбитой, но старательно покрытой темным лаком столешницей сервирован был богато, но по-крестьянски. Тяжелые бокалы из толстого стекла удачно подходили к глиняным коричневым тарелкам. Кувшин из такой же глины стоял по центру. В воздухе витал кисловатый запах вина и к нему примешивался, словно долетая откуда-то неподалеку, аромат запеченного мяса.

Из арки справа от камина появился круглолицый мужчина в поварском фартуке поверх джинсов и клетчатой сине-зеленой рубашки.

– Bonsoir, bonsoir! – Он заулыбался на ходу. Опустил керамическое блюдо с куском мяса, перетянутым толстой нитью, на деревянную подставку. Снял толстые кухонные перчатки-прихватки и протянул руку Андрюсу.

– Charles, père de Philippe!

Андрюс представил себя и Барбору по-английски, и Шарль, папа Филиппа, тоже перешел на английский.

– А как вы познакомились с Филиппом? – спросил он.

Андрюс вкратце рассказал Шарлю, как его избили на рю де Севр и как Филипп заставил прохожих вызвать врача из госпиталя напротив. Пока рассказывал, подумал, что отец Филиппа не мог не знать эту историю. Ведь они с Сюзанной наверняка расспрашивали сына о гостях, которых Филипп решил позвать к себе домой на викенд. Иначе просто не могло быть! Но, ясное дело, отец хотел услышать эту историю еще раз.

Над мясом поднимался ароматный пар с запахом розмарина. Запах мяса вызвал у Андрюса ощущение голода.

– Вы не вегетарианка? – поинтересовался у Барби папа Филиппа.

– Нет, что вы! У нас очень любят мясо! – странно ответила она, словно продолжая ранее начатый разговор.

– У вас? – переспросил Шарль.

– В Литве! У нас очень любят мясо и картошку.

– У нас тоже, – Шарль кивнул и окинул взглядом сервировку стола.

В комнату вошли Сюзанна и Филипп.

Ужин показался Андрюсу бесконечным и даже когда, казалось, уже никто ничего больше не мог есть, Шарль продолжал наполнять вином из кувшина толстостенные тяжелые бокалы из зеленоватого стекла и продолжал расспрашивать Филиппа о жизни и учебе в Париже, а Андрюса об охоте на диких зверей в Литве, о рыбалке и об уровне преступности. Женщин, сидевших за столом, он не то чтобы не замечал, но вопросами и разговорами не тревожил. Хотя когда рассказывал что-то сам – тоже об охоте, о соседе-виноделе, у которого покупает вино, то глаза его то и дело останавливались на Барборе, уже несколько раз зевнувшей и несколько раз успевшей остановить, запить вином или водой свой кашель.

– Ну, как вам кабан? – с гордостью спросил Шарль гостей, когда они, наконец, уже поднялись из-за тяжелого деревянного стола. – Это, конечно, не я. Это приятель подстрелил! Но я приготовил! Я люблю готовить!

Похвалив мясо совершенно искренне и справедливо, Андрюс и Барбора поднялись по лестнице вверх.

– Отсыпайтесь! Завтрак в десять-тридцать! Bon nuit! – долетел до них снизу голос Сюзанны.

На массивной старинной кровати, стоящей на вырезанных из дерева медвежьих лапах, они заснули как убитые.

Андрюс проснулся первым. Проснулся и лежал, затаив дыхание и пытаясь услышать сквозь плотную завесу утренней тишины хоть какие-то признаки жизни в доме. Не услышал.

Субботний завтрак окончательно убедил Андрюса, что Париж и Франция живут по-разному. А завтракают тем более по-разному. На столе, над которым в воздухе еще витал аромат запеченной с розмарином лопатки кабана, большой чайник соседствовал с кофейником, а по центру радовал глаз круглый лимонный торт.

137